Южане-рабовладельцы, как и подавляющее большинство американцев до и после них, представляли себе будущее США в самых радужных тонах. Как только США вошли в век пара и стали, а всю страну опутали линии железных дорог, население страны прочно уверовало в свое великое предназначение. И никто среди них не был настолько же напыщен, настолько поглощен идей американского всемирного превосходства, как Южане. Выходец из среды диксикратов, президент Тэйлор в 1850 году прямо заявил, что всему миру предназначено стать зависимыми от «этой великой Республики«.
Футурология буйно расцвела на Юге. Множились обзоры «будущего до 2000 года«, в которых страна, раскинувшаяся от малоисследованного мысы на Аляске и до бесконечных американских далей, диктовала бы волю всему миру. «Конфедерации с 500 миллионами свободных людей подарит законы подчиненному миру!» Сейчас это может и выглядит как безумные откровения сумасшедших, но в тот момент это отражало южную уверенностью в огромной мощи США, которая найдет себе выход в покорении мира.
Для поколений довоенных (я имею ввиду ГВ в США) писателей-южан, судьба США была обязательно имперской и, одновременно, рабовладельческой. Их будущее — это будущее, где бы рабство распространялось по всему миру, а мощь Юга росла бы по мере укрепления мирового рабства, как и рабства в самих США. Согласно подсчетам Джеймса Боу, будущего руководителя американского Госстата, к 1910 году в США будет проживать более 10,5 миллиона рабов. Алабамские политиканы провозглашали большие цифры — 31 миллион черных-рабов будут проживать в США к 1920 году. Выходящий в Ричмонде Южный Литературный Вестник (Southern Literary Messenger) в статье за 1856 год рассуждал о рабстве в США в 1950 году. По его подсчетам, через век в США будет насчитываться 100 миллионов рабов.
Не так давно историки были уверены, что идущая быстрыми темпами индустриализация, укрепление институтов буржуазной демократии в США, наконец интересы либеральной промышленной буржуазии, сами по себе подрывали существование южного рабства, в той варварской форме, в какой оно существовало.
«Безусловно, рабовладельческие общества, включая таковое на Юге, были обречены», — заявлял Эрик Хобсбаум в книге «Век Капитала».
Современные историки не так в этом уверены. Само по себе, рабство не ожидал бы естественный конец. Многочисленные исследования последнего времени подчеркивают гибкость и динамизм рабовладельческого Юга, как и других рабовладельческих обществ. Хотя большинство европейских стран, от Великобритании в 1833, до Франции и других, освободили рабов в своих колониях и владениях, к 1860 США получали колоссальные выгоды от существования рабства — как в объеме поступлений доходов от внешней торговли, где хлопок занял доминирующее место, так и дома, обогащая торгово-банкирские круги крупнейших городов — Нью-Йорка, Бостона и других. В 1850-х годах было не просто преждевременно, но и самонадеянно говорить о том, что промышленный капитализм победил рабовладение и господство базирующейся на ней политической верхушки. Более того, южное плантационное хозяйство выступало активным потребителем товаров промышленного производства на Севере и Западе, производя взамен огромное количество продукции для растущих и развивающихся городов на Севере США и даже в Европе.
Экономическая жизнеспособность рабства была международным феноменом, ведь кроме американского хлопка, на международный рынок поставлялись сигары и товары сельского хозяйства Кубы, кофе и продукция плантационного хозяйства Бразилии. Не было ничего удивительного, что в 1850-х годах южные политики расширяли видение рабства сильно за пределы непосредственно американских границ. В письме к своему другу, Джефферсону Дэвису, Уильям Гадсден предвидел, что расширение рабства на Кубе станет «основой для возрождения рабства на других карибских островах«. Южные газеты, выступления южан-конгрессменов были полны предсказаний о скором повторном появлении рабстве на Гаити или Ямайке. Под заявления клался экономический аспект: экономически рабство должно было стать выгодным и позволяло продукции этих территорий выйти на международный рынок, чтобы торговаться там с тем же успехом, как и кубинской, и бразильской.
«Желаниями белого человека должен быть триумф над абсурдным негритянским требованием об освобождении», — провозглашала статья 1857 года из Чарльстонского Вестника.
Это была газета наиболее оголтелых рабовладельческих кругов, которые получили название «пожирателей огня» за свою бешеную апологетику рабства и требования сецесии из Союза в случае «покушения на это великое богатство Юга».
Часть американских рабовладельцев верила, что США необходимо завоевать и заново обратить в рабство население карибских островов. Собственно, даже те, кто отвергал территориальную экспансию, соглашались с тем, что экономическое развитие Латинской Америки прямо зависит от рабства черного населения континента. Так например, когда виргинский экономист Джордж Фредерик Холмс провозглашал «необходимость рабства» в долине Амазонки «во имя будущего процветания всего человечества«, он не пытался этим обосновывать необходимость военного вторжения в Бразилию. Вообще говоря, убеждения южан в том, что рабство будет существовать в будущем, не обязательно отражало их завоевательный порыв, бывали случаи чистой убежденности в том, что это будет лучше для экономического развития.
«Сахар, рис, табак, кофе никогда не могут быть произведены как товары свободной коммерции, только рабским трудом», — заявлял Джеймс Генри Хэммонд из Южной Каролины.
Освобождение рабов в Британской и Французской Вест-Инди привело к серьезному падению производства сахара, так как бывшие рабы массово покидали плантации, собираясь заниматься сельским трудом на своих небольших участках земли и огородах. Выход был найден быстро, европейцы стали массово завозить китайских кули и законтрактованных работников из Африки, по сути это был принудительный труд, мало отличающийся от рабства. Формально же, у работника был временный контракт. Для южных плантаторов все это служило доказательством необходимости применения силы и принуждения при культивировании тропических агрокультур. Как писал виргинец Джон Мейсон, говоря о принудительном труде свозимых в Новый Свет африканцев и азиатов, «все это составляет существо и необходимость восстановления рабства».
Вторым фактором, который укреплял уверенность рабовладельцев в завтрашнем дне, была «свободная торговля». Падающие заградительные тарифы приводили к тому, что на международный рынок выходило все больше и больше товаров рабовладельческой экономики. Расширение колониальных империй, от Французской и до Голландской, позволяло разглядеть «светлое будущее», где белые сахибы повелевают покоренными небелыми и распоряжаются их трудом. Именно в это время происходит бурный рост «науки о расах», которой кажется очевидным необходимость отбросить в сторону наивные рассуждения о «всеобщем равенстве», которым гордились Просвещение.
Казалось бы, делая скидку на мощь этих доказательств и рассуждений, аболиционисты не могли, не должны были сопротивляться всемирной логике расовой иерархии и принудительного труда — той самой комбинации, которая поддерживала американское рабовладение.
«Тщетно сопротивление неопределенных позывов ложной благотворительности, устойчиво работающим законам торговли», — громогласно возвещал Чарльстонский Вестник.
Говоря иными словами, экономика рабства, поддержанная биологией, географией и климатом, в любом случае превзойдет причудливую политическую фантастику аболиционизма.
Но случилось по-другому. В 1860 году на выборах президента США к власти пришел человек, нет, партия, претендент которой, Авраам Линкольн, в 1858 году заявил, что будет добиваться полного уничтожения рабства в стране. Победа Республиканской партии напугала и озлобила рабовладельческой лагерь и он, прямо в соответствие со своими громкими заявлениями во время выборов, начал готовиться к сецесии. Будущая рабовладельческая республика, по их мнению, не могла не быть процветающей и не занять подобающего ей, прекрасного места на мировой арене. Это была их последняя ошибка.
В свое время, когда страна неслась на всех порах к гражданской войне, рабовладельцам предлагалось выкупить рабов, предлагалось много вариантов освобождения рабов и компенсации за него. Однако, убаюканные ожидавшимся «великим будущем», самое богатое рабовладельческое общество в мире, жестко отстаивало свое право распоряжаться телами и душами «богатства Юга» — 3,5 миллионами рабов, чья стоимость оценивалась в 3 млрд долларов. Понадобились годы, 4 года гражданской войны, многомиллиардные совокупные потери всей страны, которые на Юге превзошли стоимость рабов в несколько раз, сотни тысячи убитых и полностью разоренный Юг, чтобы уничтожить это варварское и дикое будущее.
В 1850-х годах, звезда рабовладельческого Юга сияла ярко и высоко, будущее было светлым и предначертанным. Его судьба, буквально через 10 лет, резко переменилась. В этом и есть урок: ни законы развития рынка сами по себе, ни историческая телеология — не сокрушили южного рабства. Это сделали люди. Мощное политическое движение, кровавая гражданская война, Революция, которая прошлась по всей стране, уничтожив рабство на Юге.
На основании материалов Aeon
Post your comments