Потрясение, которое испытали многие американские политики из-за избрания Дональд Трампа не должно затемнить проблему американо-китайских отношений, которые пришлось бы решать любому президенту. Всему виной многочисленные противоречия между двумя мощными экономическими центрами. Нельзя сказать, что США не пытались что-то предпринять, чтобы остановить рост Китая. Обратное было так же верно: Китай прикладывал большие усилия, чтобы проникнуть и захватить те рынки, где уже до этого присутствовали США или ЕС. И, надо отметить, что Китаю это удавалось. Например в Африке. Результатом сверхрезультативных действий Китая на этом направлении, было создание США AFRICOM — африканского командования, которое должно было координировать деятельность военных контингентов США на континенте, помогать союзникам, короче — всячески обозначать, кто тут главный.
Задаче сдерживания Китая и его инициатив в Азии, Евразии и АТР служили ТПП и поддержка двух тихоокеанских флангов: Японии и Южной Кореи на Севере и Новой Зеландии и Австралии на Юге. Опорным центром служили Филиппины, которые де-факто были чем-то вроде “колонии США”. С приходом Трампа этот план летит в тартарары. На Филиппинах, пришедший к власти Дутерте готов всячески крепить отношения с Китаем (играя, по-хорошему, сразу на нескольких досках и пытаясь выгадать себе лучшее предложение). А избранный президент США уже заявил, что выйдет из ТПП и сократит помощь союзникам по НАТО. По большому счету, ТПП провалился, а инициатива Китая — RCEP, региональное экономическое партнерство, наоборот втянула в себя окружающие Китай страны и уже сейчас есть попытки втянуть в этом соглашение весь северный тихоокеанский фланг США.
Такой поворот и возможность построения в результате столь успешных действий Китая его собственной “подмандатной системы” рассматривается в одной из статей.
Как утверждается в статье, западные ученые в первую очередь рассматривают западные образцы: Pax Americana, Британская империя, другие колониальные державы, СССР, даже эллинистическую Грецию или же Рим, но только не Китай. Происходит это от того, что отношения иерархии строятся в этих построениях на разности военного потенциала участвующих сторон — всегда можно выделить центр, у которого сил всяко больше, чем у “зависимой периферии”. В той же степени, в какой изучается китайский порядок, ученые рассматривают:
1. Китайский порядок в начале современной эпохи,
2. Проблемы в создании китайского порядка в современной Восточной Азии, где присутствует другой центр силы,
3. Нормативные последствия глобального китайского порядка, если / когда он возникнет.
Проблемы возникают также из-за того, что в отличие от западных держав, которые сочетают разнообразное военное-экономическое и политическое присутствие с выращиванием, или навязыванием, различных институтов, зачастую неформальных, активно полируя всё это сетью НПО, Китай не стремиться делать что-то подобное. Соответственно, в статье автор пытается дать ответ — почему Китай действует по-другому?
Чтобы понять поведение Китая, по мысли автора, надо исходить из своеобразного “разделения труда” между крупными и мелкими державами. С учетом материальной и символической слабости между ними заключается что-то вроде пакта: слабые государства подчиняются сильным, в обмен на материальное снабжение тем, что им не достает, со стороны последних. Лежит ли это в области безопасности или экономики — не суть важно. Соответственно, безопасность можно разделить на 1) защиту, когда сильное государство защищает слабое (например, НАТО) или 2) арбитраж при межгосударственных спорах, когда именно участие сильных государств способно притушить огонь конфликта. Экономические преференции делятся на 1) “клубное членство”, когда сильный партнер включает слабого в региональный или мировой рынок на лучших условиях или 2) “развитие”, когда сильное государство строит школы, дамбы, дороги, электростанции для слабого. Конечно же, не просто так, а с учетом возможной эксплуатации, но “младшему” перепадает не шибко меньше, чем “старшему”, а значит, это оказывается хоть как-то выгодно.
Формальные и неформальные институты хорошо работают в 3 из 4 перечисленных “моделях”: защита, арбитраж, “клубное членство”. В тоже время, последняя модель — “развитие” — не может быть реализована при помощи договоров и институтов, она требует непосредственно промышленного, материального развития. Если слабая сторона именно этого желает от сильного — это является показателем слабого развития, недоразвитости, но быть может, это чуть ли не единственный шанс оттуда вырваться, — тогда становится очень важно то, чем будет гегемон отношений снабжать слабого. Если предположить безразличие к потраченным средствам, то непосредственное сооружение материальных объектов самим гегемоном, который не будет использовать столь распространенный у зависимого партнера “института взяток”, будет иметь определенный смысл.
Однако, так же это привяжет более слабого партнера к гегемону. Впрочем, в современном империалистическом мире он всё равно будет привязан — не к одному, так к другому.
Итак, автора статьи считает, что такой подход позволяет объяснить тот порядок, который наводит Китай на Глобальном Юге. Для примера берется, как раз, Африка. На континенте Китай активно сооружал ГЭС, дороги, вообще реализовывал транспортные проекты, а так же всячески содействовал развитию сетей и коммуникаций (например, сооружая инфраструктуру мобильных сетей). В Камбодже Китай соорудил ирригационную систему, дороги, мосты, ГЭС, железные дороги, развивал горнорудную промышленность. Одним только Филиппинам Китай выдал кредитов на $1,5 миллиарда, чтобы те смогли проинвестировать эти средства в никелевую компанию, в железные дороги и связь (Philippine Telecommunications).
Что не менее важно, так это сооружением “нового шелкового пути”, который автор трактует как в первую очередь инфраструктурный проект, а не как нанизование на нитку развития территорий и путей вывоза-ввоза на китайский рынок товаров, рабочей силы и даже капитала, разнообразных государств, которые подчиняются китайскому влиянию. Например, Бангладеш, где сооружалось несколько портов, или Пакистан. Последний даже вел бои в Белуджистане, чтобы гарантировать безопасную прокладку ж/д до нового порта. Причем, всё сооружалось за китайский счет, а правительство не скрывало, что делает всё зависящее, чтобы возведению инфраструктурных проектов ничего не мешало.
Опять же, возьмем Пакистан, Китай вложил в него $40 млрд — это больше чем объединенные инвестиции в страну, начиная с 1970 года! Да, именно в сооружение “Китайско-пакистанского экономического коридора”, который сосредоточен на энергетике и транспорте в первую очередь. Причем, энергетика для Пакистана имеет особо важное значение, так как для страны не редкость многочасовые блэкауты и веерные отключения. Выделенный объём в $6 млрд должен способствовать увеличению выработки на дополнительные 17 ГВт, что удвоит выработку энергосистемы страны. Что касается транспорта, то он должен связать, наконец-то, все провинции страны воедино (это имеет и аспект безопасности, так как свяжет и отдаленные, населенные племенами, провинции). Пакистанское правительство уже назвало всё это “революционными изменениями” и “великим подарком со стороны Китая пакистанскому народу”.
Не от премьера же страны этого требовать, особенно, с учетом того, что его уже даже попытались судить за то, что он сотни миллионов долларов выводил в панамские оффшоры. Именно всепожирающая коррупция и вывоз капитала для его размещения за рубежом являются, как уже указывалось выше, постоянной язвой стран а-ля Пакистан — быть может, не воруй так отчаянно премьер, китайские инвестиции бы и не понадобились. Правда, в этом случае, это не был бы “Пакистан”.
Что ещё более важно, постройка Китаем в бедных регионах мира мостов, дорог, вообще — всяческих инфраструктурных улучшений, чаще всего приветствуется населением Глобального Юга. Например, одно из исследований показало, что 2/3 опрошенных африканцев приветствуют политическое и экономическое влияние китайцев в их стране из-за “китайских инвестиций в инфраструктуру и другие проекты развития”, а последнее привело к тому, что 1/3 посчитало, что это придает китайцам “положительный образ”. Более того, из-за того, что китайцы, обычно, обрамляют свою помощь малым количеством отдельных условий, они пользуются на Глобальном Юге большим спросом, нежели США, ЕС и другие западные страны.
Короче говоря, они не ставят особых политических условий, они не готовы вмешиваться в политический процесс, они всего лишь сооружают и создают экономические предпосылки для роста и своего последующего, а также руководства страны, обогащения. Конечно же, они выигрывают в глазах местных властей, по сравнению с “западниками”, которые обставляют помощь кучей условий, часть из которых может оказаться политическими.
Однако, именно в этом и есть слабость. Пока Китай на подъёме, он никак не считает необходимым институционально закрепить свою экономическую помощь и своё доминирование. Однако, это, так или иначе, уже сталкивается с тем, что разные политические силы в разных странах, которые обращены в сторону не-китайских или даже анти-китайских империалистических центров, рано или поздно начинают пересматривать договора и политизировать отношения.
Таким образом, Китай приходит к тому же, к чему пришла и современная Россия: прагматический подход не проходит сам по себе, всегда есть конкуренты, которые, имея общественные связи, постараются обратить вспять любые выгодные контракты и предложения, чтобы протащить другие силы. Прагматизм, когда все вокруг партнеры, сталкивается с тем, что все вокруг — жесткие конкуренты. Последнее означает, что появляется необходимость активного политического участия.
И так мы приходим к самому обычному империализму, когда мощные империалистические центры приходят к необходимости подкреплять своё экономическое присутствие в стране приложения капитала, военным и политическим, занимаясь скупкой “лучших людей общества” на корню. Помощь оказывается вторичной, а удержание позиций выходит на первое место.
Post your comments