В ночь на 8 февраля под артобстрелом в районе поселка Комиссаровка погиб Всеволод Петровский — честный и умный товарищ, марксист, историк по образованию, один из немногих профессиональных украинских журналистов, которого действительно можно было назвать левым. Всеволод проделал эволюцию от человека либеральных взглядов и сторонника «оранжевой революции» до добровольца в бригаде «Призрак», и достаточно подробно рассказал о своем жизненном пути в интервью, которое он дал всего несколько недель назад, и которое быстро разошлось по сети.
Его родители уехали в США еще до войны, но сам Сева остался на родине, став местным координатором одной из левых групп. Всего год назад он написал большой текст с критикой «законов 16 января» — но, при этом, сразу указал на шовинистическое и антидемократическое содержание «евромайдановского» движения, и стал его последовательным противником, рассказав об этом в отлично написанных статьях о майдане и «антимайдане».
Лучший способ сохранения памяти об этом человеке — это продолжение борьбы против классового угнетения и фашистской реакции, ради которой отдал свою жизнь Всеволод Петровский.
Андрей Манчук
Позывной «Ковыль». Тихий интеллигентный парень из Донецка, историк по образованию. Служил в политотделе при штабе бригады. Перед самым Новым годом подошёл ко мне с просьбой перевести его в комотряд. Я спросил — почему именно к нам? Говорит: «Хочу защищать Родину от бандеровских нацистов с оружием в руках». Служба в тылу казалась ему делом постыдным.
Почти месяц он нес караульную службу в гарнизоне, не роптал, когда по 12 часов в сутки приходилось стоять на посту. Попав на передок, был назначен вторым номером ПКМ. Сразу заслужил уважение в отряде как интересный, начитанный человек и надежный товарищ.
Вчера, при эвакуации с поля боя раненого разведчика, боец коммунистического отряда Всеволод Петровский погиб. Ему было 28 лет. Остались его статьи на «Левой» и короткое интервью в журнале «Спецназ России».
Redrat
В 2008 я сделала эту фотографию.
Такие слова не звучат по-доброму.
Обычного воздуха им не хватает.
Царапают горло, стучат по ребрам.
И падают замертво, не долетая.
Их нужно высаживать в поле маковом.
В поле раненом, в поле страстном.
Они прорастут непохоже, инаково.
Красным на красном. Красным на красном.
И целовать железными строками —
на губах написать их бритвой опасной.
Они потекут горячими соками.
Красным на красном. Красным на красном.
Пересохнет земля от дневного зноя.
Свернется кровь на лице непокорном.
Останется слово твое с тобою.
Черным на черном. Черным на черном.
***
…Но пока что поезд по рельсам мчится.
И ты спишь беспокойно в плацкарте тесном.
И в груди твоей машет крыльями птица,
имя которой тебе неизвестно.
……………………..
Когда думаю о Петровском, в голове картинки воспоминаний сменяют одна другую.
Вот нам с крыши недостроя помогают спускаться милиционеры, вот мы бродим по донецкому коллектору с фонариками по колено в воде, вот пешком идем по течению Бахмутки и выбираемся прямо в сердце ДМЗ.
Вот мы едем автостопом в Запорожье, вот танцуем в пыли на панковском фестивале, вот он на железнодорожной вышке, вот он сидит на моей кухне.
Вот он приехал из очередного путешествия и мы уже пятый час сидим на лавочке во дворе, все сигареты уже выкурены, а он рассказывает про свои удивительные встречи.
Вот я возвращаю ему его палатку, мы стоим курим возле «Ливерпуля» и рассказываем бродячему немцу, как уехать в Днепропетровск…
В последний наш онлайн-разговор он осуждал меня за то, что уехала из Донецка, а я говорила, что лучше держаться подальше от людей с оружием. Тогда подумала, что он стал жестче, даже злее. «Нервный этот год какой-то», — сказал он.
Мне сейчас сложно смириться с его смертью. Я как-то была уверена, что мы еще встретимся, мне есть, о чем его расспросить, ему будет, что рассказать. Второй день пытаюсь сложить в столбик слова, но все получается не так.
Всё не так. В первую очередь эта проклятая война.
Post your comments