На улице,
плачущей тенями
июльских тополей,
однорукая девочка
гладит белого пса,
тихонько шепча ему
над самым ухом
колыбельную —
ту самую,
что из раза в раз
когда-то пела устало
ее еще живая и теплая мама
с мерзнущими в жару пальцами
и душистым мягким хлебом
в задыхающейся груди.
Исчезла улица,
а вслед —
день и ночь,
тени и звезды.
Осталась только
однорукая девочка
и уснувший белый пес
в эпоху очередного залпа
справедливой артиллерии,
когда
безвозвратно умолкают
материнские песни
на кончике
осколков.
Post your comments