Прекрасный пример, как популяризаторы науки распространяют и усиливают дискриминационные стереотипы, — статья «Мужской мозг запрограммирован выбирать секс в ущерб еде» на health.mail.ru.
«Результаты исследования, проведенного британскими биологами, заставляют предположить, что в мужском головном мозге существует врожденный нейронный механизм, заставляющий мужчин всегда предпочитать секс еде. Этот же механизм определяет половые различия не только в поведении, но и обучении, считают ученые. Работа опубликована в журнале Nature». Источник
Итак, первая проблема — та самая статья в журнале Nature посвящена, внимание, круглым червям Caenorhabditis elegans. В их мозге нашли некие загадочные клетки, но в самой научной публикации нет ни слова про человека. Даже в популярном пересказе, который опубликован на Nature News, про людей ничего не сказано.
Редакторы журнала Nature, а это один из самых авторитетных, цитируемых и респектабельных научных журналов, сочли новость заслуживающей внимания вовсе не из-за врожденного механизма, который может оказаться в голове у мужчин. Важной эта новость является потому, что раньше ученые считали нервную систему крошечного червячка полностью изученной, и всем казалось, что никаких новых нейронов в этом организме найти нельзя. Это примерно как обнаружить новый вид животных прямо посреди мегаполиса или найти в Солнечной системе ранее неизвестную планету.
При чем тут люди?
Переносить на людей данные, полученные на червях длиной меньше миллиметра и с нервной системой из менее, чем 400 клеток, в большинстве случаев просто невозможно. Да, на таких животных можно изучать, к примеру, строение нейронов и процессы взаимодействия нервных клеток между собой, полученные при этом выводы могут быть с известной толикой осторожности затем распространены и на нас с вами. Да, изучение червя может пролить свет на загадку появления нервной системы как таковой. И еще на Caenorhabditis elegans можно, к примеру, отработать какой-нибудь новый метод работы с отдельными нейронами — все клетки прекрасно видны, в них удобно тыкать всякими микропипетками-электродами-прочим инструментом. Но говорить, что наше поведение управляется одинаковым с червем образом — уже чрезвычайно смелый шаг. Настолько смелый, что это уже и не смелость, а просто безответственное фантазирование.
Существует также комментарий исследователей, который допускает более смелые трактовки, чем научная статья. Но даже в нем про людей сказано лишь то, что у нас есть половые различия в строении тех отделов мозга, которые связаны с обучением. Дословно, для читающих на английском – Areas of the brain involved in learning display sex differences in many animals, including humans. В конце также отмечено, что изучение червей может помочь лучше понять некоторые процессы у людей. Это все. Никаких «аналогичная особенность есть и у человека», как пишет российский популяризатор, нет и в помине. (Сравнение поведения даже млекопитающих с людьми не всегда возможно; так, обзор генетико-физиологических механизмов детерминации агрессии показывает, что, скажем, у крыс и людей она детерминируется по-разному, с наследственными межполовыми различиями в первом случае и их отсутствием во втором).
Возможно, наши мозги начинают в какой-то момент по-разному развиваться благодаря тем же молекулярным механизмам, которые есть у червя — но из этого не следует, что у мужчин найдутся клетки, ответственные за поведение, хотя бы отдаленно напоминающее поведение червей! У нас, в конце концов, есть общие с червями принципы развития организма, на определенном этапе человеческий зародыш тоже отделяет заднюю часть от передней и верх от низа — но нижняя часть тела новорожденной и ее голова разительно отличаются от переднего и заднего конца нематоды. При том, что в какой-то момент делящиеся клетки человеческого зародыша вполне могли использовать общий с нематодой механизм.
Да, у червей-самцов (кстати, второй пол — не самки, а гермафродиты) нашлись клетки, которых больше ни у кого нет, и которые нужны им для того, чтобы в определенный момент успешно спариться с партнером. И? Даже у обыкновенной мыши мозг состоит не из 385, а из нескольких десятков миллионов нейронов, причем мышиные нейроны соединены вместе совершенно иначе, у мыши есть полноценный мозг с корой и кучей подкорковых структур. Вполне может оказаться так, что столь специфических клеток, отвечающих за определенное поведение, животным с более сложным мозгом и не требуется — или же вместо этих несчастных двух нейронов используется несколько десятков нейронных цепей из множества клеток каждая.
Можно даже провести аналогию. В старых телевизорах, где число радиодеталей было весьма невелико, существовали специальные элементы для подстройки яркости картинки: вы крутили ручку, менялся проходящий через электрическую цепь ток и в итоге изображение на экране становилось либо ярче, либо тусклее. Но когда вы регулируете яркость фотографии в фоторедакторе на современном компьютере, тот не использует для подобной операции специальную деталь под названием “регулятор яркости изображения”. Несмотря на схожесть результата (и там стало ярче, и тут), в основе лежат совершенно разные процессы с использованием совершенно разных систем. Большой сложный мозг, равно как и большой сложный компьютер, обладает намного большей гибкостью, и эта гибкость означает использование универсальных перепрограммируемых/переобучаемых модулей вместо кучи узкоспециальных и изначально ориентированных на какую-то конкретную задачу систем.
Чем плохи разговоры о программировании мозга?
Для тех, кому интересно про мозг и эволюцию я напишу в конце еще одно замечание, а сейчас расскажу о второй большой проблеме с обсуждаемой новостной заметкой. Она заключается в том, что авторы употребили слово “запрограммирован” применительно к мозгу. Мой опыт чтения нейросексистких текстов говорит о том, что это практически слово-маркер. Как прочитал про “программирование мозга” — так сразу стоит ждать какой-нибудь сомнительной идеи, причем зачастую именно гендерной.
Почему не надо писать подобным образом?
Прежде всего в силу самой сути программирования. Программирование — это когда у вас есть обладающая памятью система, и вы в эту память заложили некоторую инструкцию. А когда у вас памяти-то и нет, а есть генетический план развития, и по этому плану у вас вырастают две клетки в строго заданных местах — это уже не программирование мозга. Это скорее программирование ДНК и систем регуляции синтеза белков, кодируемых этой ДНК; когда ученые нарушили механизм формирования нейронной сети на генетическом уровне, они увидели что у червей поменялось поведение. Тут не программирование, тут проектирование hardware — как если бы вы для достижения нужной цели не программу писали, а микросхемы в компьютере перепаивали. Ну или внесли бы изменения в программу того робота, который собирает вам компьютер из отдельных микросхем.
Далее, употребление таких терминов очень примитивизирует суть дела. То есть попросту создает ложное впечатление о возможностях нашего мозга. Собственно, здесь и начинается нейросексизм: раз мозг “запрограммирован”, то таков “природный замысел” и вуаля! — получается, что мужчинам “естественным образом” секс предпочтительнее еды. Ну и вообще секс играет огромную роль в силу “биологической природы”, ведь подразумевается, что мы с таким мозгом уже рождаемся, да и вообще видите — у червей-то так же!
Это не проговаривается в явном виде в данном конкретном тексте, но мы-то читаем не одну-единственную заметку. Каждая читательница научно-популярных заметок, каждый посетитель того сайта, где это опубликовано, и вообще все мало-мальски активные люди видят ежедневно массу дополнительного материала. В котором та же идея о большей роли секса для мужчин (в сравнении с женщинами) встречается регулярно — например, порнографический журнал Hustler для мужчин всемирно известен и про его историю даже снят фильм, а вот из издаваемого женщинами я вспомню разве что On Our Backs. Который, во-первых, был нишевым лесбийским изданием, во-вторых, уже закрылся. Когда на рекламе, скажем, недвижимости или машин появляется женщина с четвертым размером груди и декольте почти до пупка — это та самая идея о запрограммированности мужского мозга и о том, что мужчины прямо-таки от природы гиперсексуальны (причем сексуальны сугубо гетеро-, не би- и не гомо-).
На самом деле сексуальность, будь она женской или мужской, не вшита в мозг от рождения. Даже обезьяны, выросшие без родителей, без взаимодействия с другими особями, не могут нормально спариваться. Сексуальность, если вы только не червь-самец с 385 нейронами в поисках гермафродита, — феномен скорее социальный и формируемый обучением вкупе с культурной средой. В том числе заметками в СМИ, их пересказами в разговорах и передачами по телевизору. (Если человек с нормальными генами/биологией и без должной социализации это Маугли, то обезьяна в аналогичной ситуации — это обезьяна Харлоу. См. также показательный опыт Харлоу на людях. Что вполне понятно, «анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны». — Ред.)
Наша культурная среда устроена, прямо скажем, не слишком удачно — посмотрите на число совершаемых изнасилований, например. Изнасилования, сексуальная дисгармония в отношениях, всевозможные психологические проблемы в виде невозможности испытать оргазм у женщин или проблем с эрекцией у мужчин… не самая хорошая у нас среда, а разговоры о биологической запрограммированности, как минимум, отвлекают от проблем культурного, а не генно-молекулярного уровня.
Если мужчина «ни одной юбки не пропускает», изменяет своей партнерше и отпускает сальные шуточки в адрес попутчиц в метро — это не биологическая проблема. Это называется «недостаток воспитания» и «сексуальная распущенность», равно как и в привычке раскидывать окурки по тротуару не нужно искать оправдания в генах или на уровне межклеточного взаимодействия. Пример селезней, насилующих все, что движется (и уже не движется – тоже) не убедит суд в деле о насилии — и поделом. В конце концов, в природе есть масса самых разных примеров сексуального поведения, и можно при желании назвать «естественным» вообще все, что захочется. Но будет ли это иметь отношение к науке? Разумеется, нет.
Обещанное про мозг и эволюцию
Есть такой современный вид искусства — демосцена, создание предельно эффективных программ для решения компьютером некой эстетической задачи. Например, можно с использованием примитивной микросхемы из стиральной машины создать простенькую игру с графическими эффектами. Или программой в 4 килобайта нарисовать видео высокого разрешения (причем видеоряд берется не из внешнего файла, а создается тем самым кодом, который влез в 4 кб). Эти программы требуют тщательной оптимизации и потому пишут их на языке низкого уровня, то есть на уровне отдаваемых непосредственно процессору команд.
Для неспециалистов — большинство массовых языков программирования работают иначе. Вы пишете, скажем, print «Hello world!»; далее ряд специальных дополнительных программ, которые вам самостоятельно писать не пришлось и о существовании которых вы вообще можете и не знать, преобразуют эту строку в кучу команд вида «записать в такое-то место 0, в такое-то 1». Эти команды воспринимаются микросхемами компьютера, и нули с единицами преобразуются, например, в белые и черные пиксели на экране, а пиксели складываются в «Hello World!». Вам не нужно писать, какие пиксели покрасить в черный для вывода на дисплей буквы H в слове Hello, за вас это делает интерпретатор программы на языке высокого уровня. Да, в итоге вам требуется запускать кучу дополнительных программ, тратить время и электричество на дополнительные операции, но зато вы сами не мучаетесь с решением задачи о покраске экрана в нужные цвета или об алгоритме извлечения квадратного корня (знаете, как извлечь корень, если эта операция напрямую не определена, а можно только умножать и складывать?).
Когда мы обсуждаем червя, два нейрона которого позволяют реализовать сложное поведение — то это как демосцена. Только в программах демосцены много часов своего труда на предельную оптимизацию потратили программисты, а у простого животного супероптимальность достигнута миллионами лет эволюции.
А поведение человека или хотя бы мыши — это как использование не самого быстрого и производительного, но зато удобного для программистов (напомню: если уж применять этот термин к мозгу, то в разговоре про обучение!) языка. Мы проигрываем по показателю “минимальное число нервных клеток, необходимое для продления рода”, но выигрываем во всем остальном, включая гибкость.
Мы не находим ближайшего партнера для спаривания и не залезаем на него немедленно, ориентируясь по запаху и перемещаясь ползком по полу. Мы используем намного более сложные стратегии, да еще и меняем их сообразно ситуации. Мы используем для поиска партнеров компьютерные сети и передаем наши послания при помощи проложенного по дну океана оптоволокна, хотя и оптоволокно, и умение набирать текст на клавиатуре, и знание алфавита — это все не для секса. Чтобы заняться сексом, наш мозг, тем не менее, использует и специализированные на поиске буквы “Ы” на клавиатуре нейроны, и клетки, хранящие информацию о движениях пальцев при развязывании шнурков. Когда вы учились печатать или завязывать шнурки, вы вряд ли думали о романтической переписке и, вероятно, еще не знали о существовании взрослого белья со шнуровкой, однако вы использовали ответственные за эти навыки нейронные цепи для секса.
Post your comments