Моменты, когда политические противоречия разрешаются самым бескромпромиссным и кровавым образом: через войну – это еще и моменты, во время которых раскрывается истинная суть тех или иных политических сил, которая до того могла быть спрятана за оттенками и двусмысленностями. Эсеры и меньшевики в России, правоцентристские республиканцы в Испании, «регионалы» совсем недавно на Украине и многие другие политические силы, казавшиеся мощным центром политического спектра в своих странах – в решающие моменты были либо выброшены из политики обеими противоборствующими сторонами, либо были вынуждены примкнуть к одной из них.
«Социалисты, но не большевики», «республиканцы, но не левые», «за единую унитарную Украину, но против национализма» — всякий раз, когда вместо избирательных бюллетеней политику начинали определять пушки, оказывалось, что приходится выбирать что-то одно.
Если всё это случалось с политическими силами с многотысячным партийным аппаратом и многомиллионным количеством сторонников (хотя их господство могло держаться только на беспринципном лавировании), то тем более выбор приходится делать тем, чье влияние на политику ограничено.
То, что помимо собственно ядра коммунистического движения в России и бывшем СССР есть немало «левых консерваторов» и «левых либералов» разных оттенков — было известно много лет (некоторые представители этих лагерей и вовсе делали вывод, что выбор есть только между этими двумя позициями). О том, к таким идеологическим вывертам привело желание совместить коммунизм с консерватизмом организации вроде КПРФ и КПУ – написаны горы текстов, однако к чему привело желание части постсоветских левых подстроиться под либералов, на практике выясняется только сейчас.
Для начала заметим, что сама по себе названная по имени идеология, как усредненная сущность, влияния не оказывает – оказывает ее политическое течение, существующее здесь и сейчас, имеющее своих спонсоров, свои организации и свою прессу. Оправдывать сотрудничество с постсоветскими либералами (представляющими собой, в сущности, свободнорыночных и прозападных – в отличие от протекционистских и изоляционистских – правых) исторической ролью тех, кто назывался либералами в далеком прошлом или называется либералами сейчас в США (где это слово обозначает стыдливого и не доводящего своих выводов до логического конца критика современного капиталистического строя) – значит, совершать элементарнейшую подмену.
Полная нетерпимость большинства постсоветских либералов к каким-либо левым (даже социал-демократическим) идеям, двойные стандарты в защите гражданских прав и свобод и понимание «демократии» как формального механизма, который (как открыто признавали наиболее откровенные идеологи вроде Латыниной) должен был полностью исключить влияние большинства населения – были притчей во языцех уже многие годы. Однако любое политическое течение полностью раскрывается тогда, когда оно у власти – и полностью обнажили ультраправую сущность российских праволиберальных «оппозиционеров» недавние события на Украине – а затем стала ясна и суть позиции «леволибералов».
Для начала, на Украине еще до переворота практически стерлось различие между националистами и либералами – альянс был выгоден обеим сторонам, ибо либералы в лице националистов из архаичного аграрного общества западных областей получили дешевую и не рассуждающую пехоту, националисты же при помощи либералов резко расширили сферу влияния из традиционно «бандеровских» областей на всю страну. Эти события показали, что постсоветским либералам в националистах не устраивает очень немногое: склонность к изоляционизму и (хотя бы декларативному) антизападничеству, а также неумение закрывать глаза на национальность влиятельных бизнесменов и чиновников (шовинизм по отношению к массам либералов вполне устраивает).
Сами либералы, в свою очередь, научились закрывать глаза на самые дикие выходки националистов, если только они не касались их самих (еще в 2008 г. видный харьковский либерал Евгений Захаров на сайте УНИАН возмущался связью харьковской «Просвиты» с неонацистским «Патриотом Украины», пять лет спустя же «нерукопожатными» стали те. кто обращал на подобное внимание). Языковой шовинизм в этом сплаве либерализма с национализмом был оставлен в той степени, в которой мог служить средством угнетения русскоязычного промышленного пролетариата Востока, а также дешевой шовинистической критики плохо владевших украинским буржуазных политиков из Донбассса, но не в той, в которой мог бы создать неудобства киевским, харьковским и днепропетровским русскоязычным буржуа; кроме него, либералы в еще большей степени научились от националистов «беспощадности к врагам», что сделало их претензии на роль защитников демократии шитыми белыми нитками.
Получившаяся идеологическая смесь: крайний антикоммунизм, сочетание социального расизма с обыкновенным, поиск внешнего врага на Востоке и лакейство перед США и ЕС – казалось бы, для левых должна была получиться крайне непривлекательной. Одновременно нарастала маргинализация левых (даже самых умеренных) сил: в акции «Украина без Кучмы» в начале 2000-х Тимошенко еще стояла на одной трибуне с Симоненко и Морозом, на Майдане-2004 остались лишь Мороз на трибуне (нахождение там ему не помогло: именно за послемайданную пятилетку СПУ сошла с политической сцены, а один из тогдашних лидеров партии Луценко, еще в 2002 г. националистов критиковавший, переметнулся в правый лагерь и сделал успешную карьеру там) и некоторое количество представителей мелких организаций в толпе; на Майдане-2013 в нише социал-демократической партии уже не было необходимости, а троцкисты и анархисты, принявшие там участие, вынуждены были скрывать свои взгляды под угрозой физической расправы.
Однако вместо ответной консолидации левых произошло прямо противоположное: при всесилии либералов и националистов и бессилии про-либеральных левых на каждый шаг либералов вправо они делали свой шаг, и их ответом на бешеный антикоммунизм стала не антилиберальная и прокоммунистическая контрпропаганда, а многочисленные самооправдания в стиле «мы не такие, как эти коммунисты – в доказательство этого мы сами их объявим врагами».
Победа альянса либералов и националистов на Украине вызвала огромный энтузиазм у либералов уже в России. Во времена Болотной они чувствовали себя не слишком уютно рядом с левыми и вынуждены были демагогически обращаться к социальным лозунгам, после создания КСО и выборов мэра Москвы застолбили за собой единственной заметной «оппозиции», однако с крайне ограниченной поддержкой и сомнительными шансами прийти к власти – Майдан же еще до своей победы стал для российских либералов историей успеха и образцом для подражания.
Парадоксальным образом, энтузиазм либералов на фоне победу Майдана вызвали даже обнародованные близкими к российскому режиму цифры его поддержки, превышавшие 80 % — говорить о «15-20 %» стало хорошим тоном отнюдь не у лоялистов, а у самих либералов, которые явно восприняли эти цифры как более или менее точное описание их социальной базы (а отнюдь не только текущего количества сторонников), а победу Майдана – как образец того, как (при поддержке США и ЕС, части отечественного крупного бизнеса и ультраправой пехоты) можно победить, не имея поддержки большинства общества.
Мимикрия под Майдан привела к тому, что единственным отличием российского либерала от «русскоязычного украинского националиста» стало место проживания. Поскольку украинские националисты Востока, как уже было сказано, опирались главным образом не на сельскую мелкую буржуазию и люмпенов, а на прозападных «образованных» (и, о чем прямо не говорилось, состоятельных – врачи и преподаватели проявили к Майдану куда меньше энтузиазма, чем служащие частных компаний и работники IT) «горожан», для российских либералов они стали украинским alter ego (собственно, ничего специфически украинского в «русскоязычных украинских националистах» и нет – это просто русские западники, получившие возможность описать свое западничество в национальных терминах).
Последующие кровавые события для каждого не забывшего недавнюю историю постсоветских стран наблюдателя напомнили одновременно и кровавые межнациональные конфликты 1990-х, и события 1993 года в России. При этом, коктейль из национального шовинизма и правого либерализма у украинских унитаристов полностью повторял идеологию, приведшую к войне в Грузии и Молдавии и установлению апартеидных режимов – в Латвии и Эстонии (после назначения в правительство прибалтийских и грузинских министров такое подражание приняло невиданную доселе карикатурную форму), то на многонациональном Донбассе русский национализм играл меньшую роль по сравнению с региональным патриотизмом и желанием дистанцироваться от шовинистического и неолиберального правительства (хотя два десятилетия постсоветской дистанции не прошли даром – роль рабочего движения на Донбассе оказалась меньше, чем в Приднестровье 1990-92 гг., а русского национализма — больше). Аналогии же между авторами «письма 42-х» и украинскими унитаристами мешает только то, что планы российских либералов запретить «все коммунистические организации» оказались излишне радикальными даже для Ельцина, а на Украине травля противников национализма и неолиберализма охватила все общественные институты, а политические репрессии приняли по-настоящему массовый характер.
Что же на это ответила та часть российских левых, которая до того призывала к долговременному альянсу с либералами (с либералами в роли старшего партнера и левыми — младшего) и много говорила о том, как репрессивная политика дискредитировала самих коммунистов? Правильно – повторилась украинская история, и каждый новый шаг вправо правительства Украины и российских либералов получил свое оправдание, а очевидные и не скрывавшиеся даже самим украинским режимом факты отрицались, а накал антисталинизма и антибольшевизма у «неавторитарных левых» увеличивался синхронно накалу антикоммунизма у либералов.
Но наконец настал момент, после которого молчать и отрицать очевидное стало невозможное – 9 апреля этого года Верховная Рада Украины приняла законопроект с иезуитским названием «об осуждении коммунистического и национал-социалистического (нацистского) тоталитарных режимов в Украине и запрете пропаганды их символики» (в реальности перечень запрещенной нацистской символики был сужен по сравнению с законодательством времен Януковича, а под видом «пропаганды коммунистической символики» запрещено даже цитирование руководителей коммунистической партии и положительное освещение их деятельности).
Само по себе назначение длительного тюремного заключения (до 10 лет) за мыслепреступление безусловно выводит (даже если бы его не вывели все предыдущие события) украинский режим из числа буржуазных демократий и должно быть осуждено даже буржуазными демократами – в действительности же демократическую позицию не заняли не только российские либералы, но и «демократические левые», которые оказались не только не левыми, но и не демократами.
Прямое одобрение запрета, высказал, правда, лишь белорусский «левый» либерал Анатолий Матвеенко («То что вас, сталинистов и нацистов, запрещают — в принципе, неплохо.»), но оказалось, что поддержка «левыми» либералами украинского режима настолько высока, что они осуждают принятый закон не как наносящий вред не коммунистам, а… самому украинскому режиму:
У них там вообще-то идёт война, хоть и необъявленная. Причём с противником, многократно превосходящим и в живой силе, и в технике, а если что, он и ядрёной бонбой может захреначить (сам говорил). Отечество, на минуточку, в опасности.
(…)
Противник-то в этой войне, кстати, такой, в котором ничего коммунистического нет от слова «совсем». Таких антикоммунистов ещё поискать.
А эти, прости господи, государственные умы не находят ничего лучше, как бороться с серпами, молотами и гимнами. Коммунистический режим объявили преступным — ага-ага. А современный российский режим признать таким — слабо? Сейчас-то Украину ломтями кромсает именно он, а СССР давно уже остался только в учебниках истории.
(…)
Более-менее разумный аргумент за этот закон можно найти только один: организации с советской символикой (та же КПУ, например) сейчас выступают в поддержку агрессора. Но плохи-то они именно этим, а вовсе не символами. А вот репутационные потери от этого закона будут весьма значительны, и не в России — в Европе. Там, насколько я знаю, подобных запретов избегают, а многие европейцы весьма правых взглядов считают, что хуже коммунистов — только антикоммунисты.
Фашизма в этом, конечно, нет ни грана, зато хоть отбавляй глупости. Каковая для политика есть грех совершенно непростительный. Пруф
Итак – автор должен знать, чем этот закон грозит украинским коммунистам и знает, что направленные против коммунистов законодательные ограничения свободы слова «почему-то» не нравятся в Западной Европе даже большинству правых, но его не интересует ни судьба коммунистов на Украине и даже не интересует позиция европейских буржуазно-демократических политиков. Единственный волнующий момент – судьба дружественного российским либералам ультраправого режима на Украине. Если он сочтет, что украинскому режиму или российским либералам, если они придут к власти, будет выгодно репрессировать коммунистов – он одобрит и эти репрессии.
Чуть тоньше позиция украинских замайданных троцкистов – «Левой оппозиции». Вместо того, чтобы осудить действия режима как прямо направленные против демократии и прогрессивных сил, они также осуждают закон, поскольку он «создает инструмент для репрессий, помешает деолигархизации и созданию левой альтернативы» (как будто киевский режим не создает инструменты для реперссий против левых совершенно сознательно, а деолигархизация – не демагогический лозунг режима, прикрывающий прямо противоположные процессы).
При этом они «не отрицают, что советский режим за время своего существования также принимал тоталитарные формы» и осуждают закон в т.ч. и потому, что запрещается символика социалистических Чехословакии и Югославии, ассоциирующаяся с Пражской весной и «самоуправляющимся социализмом». Из этого можно сделать вывод, что закон, запрещающий только «сталинизм», был бы этой организацией одобрен!
И, наконец, закон им не нравится еще и тем, что «КПУ обратится в Евросуд и Конституционный суд Украины», а «антиукраинская пропаганда получит еще одно доказательство недемократизма Украины». Итак, то же оборончество по отношению к режиму – ЛО не нравится, что режим предоставляет доказательства своей недемократичности «антиукраинской пропаганде»! По сути, вместо борьбы с режимом ЛО жалуется на то, что после принятия этого закона защищать такой режим от «антиукраинской пропаганды» им затруднительно.
Таким образом, от украинского режима российских и украинских «левых» либералов не оторвал даже закон, ставящий этот режим в один ряд с восточноевропейскими диктатурами 1930-х и латиноамериканскими – 1970-80-х. Итог печален, но закономерен.
Юлий Михайлов
Post your comments