Когда на одном из предприятий Донбасса происходит очередная трагедия, то меньше всего я хочу произносить какие-то высокопарные слова. Именно потому, что это трагедия, и потому что она очередная. Наша промышленность была, есть и остается фронтом. Самым что ни на есть прозаичным, рутинным и негероическим. Без орденов, пестрых ленточек и патетичных роликов на Youtube. Фронт, на котором десятилетиями гибнут простые и неискушенные в европейских ценностях донбасские ребята. С небесно-бездонными глазами на антрацитовых лицах и грубыми, как сосновые крепи, ладонями. Я всегда уважал и уважаю этих людей — за их честность, прямоту и искренность. Да, не каждый из них читал в своей жизни Жан-Поля Сартра и разбирается в эстетике постмодернизма. Но, общаясь с ними, ты всегда говоришь с живым людьми. Теми, в чьих жилах течет угольный сок донбасского Иггдрасиля. Будто они сами — часть этой многострадальной земли, тянущие на своих спинах всю боль и тяготы наших смутных времен.
Кто-то укоряет наших горняков, мол, почему многие из них не ушли на фронт, не взяли оружие, а безропотно полезли добывать уголь в свои убийственные глубины. А я благодарен им за это. Те, кто был в шахте, знает, что там постоянно война. Двадцать четыре часа в сутки. Война, которая не приемлет перемирий и требует все новых жертв. Шахтеры держали и держат на своих плечах небо человеческого быта. Обеспечивают миллионы людей светом, теплом, а братьям-металлургам не позволяют оставаться без работы. Но скажи ты им это и они… рассмеются. Беззлобно похлопают тебя по плечу и с крепким словцом бросят что-то вроде: «Ну, ты, брат, загнул. Вот был у меня, б…, случай….». А дальше хлынет поток историй о лесогонах, нарядах, «конях» и «стыренных кабелях». А ты стоишь, слушаешь и понимаешь только одно — а ведь этот паренек уже завтра может не вернуться обратно. Из того самого ненасытного брюха, что духовно и физически переваривает людей. И ты дышишь этими его нехитрыми историями, как если бы читал босяцкие стихи Есенина.
Вообще, на Донбассе не принято говорить с шахтерами об авариях. В народе это считается каким-то дурным тоном. Полутабуированая тема. Почему? Не поймешь до тех пор, пока не окажешься возле ствола, куда спускаются горноспасатели. Пока не увидишь шахтерских жен и дочерей с черными повязками на голове. Согбенные фигуры родных тех, «чья судьба пока неизвестна». Не увидишь их красные от многочасовых рыданий лица и не услышишь нечеловеческий женский вой у выносимого из-под земли тела. Каждый раз, видя директоров и чиновников, которые на телекамеры что-то бормочут о «комиссии» и «причинах», я снова и снова вспоминаю часовые моления родственников углекопов у безмолвной похоронной стелы копра. Я не могу слышать высокопарные слова чиновников — в них нет правды. Правда там — в растерзанных и искалеченных телах, еще вчера матом через мат рассказывавших тебе о отгружающих налево вагоны «черного золота» директорах шахт.
4 марта на шахте им. Засядько в очередной раз погибли горняки. 33 человека. Я не знал этих ребят. Да и мог бы ничего не писать. Но, как человек и житель Донбасса, я не имею морального права молчать. Спасибо им за труд, улыбки и нераспиаренное мужество. Это трагедия, которой я не могу сегодня дать названия. Смерть во время войны, но не на войне. Шевчуковские «погибшие сны весны». Вечная память этим ребятам, настоящим сыновьям своей земли.
Егор Воронов
Источник liva.com.ua
Post your comments