Вчера
«Меню рабочей семьи [квалифицированных рабочих – В.К.] из Франкфурта-на-Майне в 1900 году выглядело примерно так:
«По воскресеньям можно приготовить фунт мяса и немного овощей, по дешёвке купленных перед закрытием рынка. По понедельникам я готовлю гороховый суп с суповой зеленью и парой картофелин… Во вторник можно подать суп из поджаренной крупы и картофель с овощами, причём мужу (sic!) добавить немного колбасы. Вечером я пью кофе или что-нибудь тёплое, что останется. По средам можно приготовить кислую капусту с картофельным пюре, тогда к этому я готовлю для мужа (!) свиную ногу, чтобы у него было немного мяса. В четверг можно приготовить бобовый суп с суповой зеленью, небольшим количеством муки и лука… В пятницу можно приготовить также недорогой молочный суп. Я достаю чёрствый хлеб, муку и битые яйца, которые можно купить очень дёшево и делаю клёцки, а также к этому немного фруктов… В субботу можно также сварить хороший картофельный суп из полфунта баранины за 20 пфеннигов».
Как явствует из этого примера, лучшая по качеству и более богатая жирами пища предназначалась работающим членам семьи, прежде всего супругу и отцу. Женщины и дети были ограничены в потреблении мяса, масла и жиров.
«Женщины и дети едят маргарин, денег в хозяйстве просто не хватает на большее», — заметила о положении жён рабочих буржуазная деятельница Алиса Саломон, боровшаяся в 1900 гг. за права женщин. А жена рабочего из английского города Йорка сообщает: «Если нам когда-либо нужно купить что-то особенное, пару сапог для одного из детей или в этом роде, для меня и детей нет обеда, или, может быть, чашка чая с куском хлеба, но Джим всегда получает свою еду на работу, и я никогда ничего не рассказываю ему об этом».
Еду готовили, как правило, без изысков. Всё нужно было сделать быстро и по возможности просто. Во многих семьях рабочих не было подходящих плит. В большинстве случаев создать припасы съестного было невозможно из-за отсутствия денег, возможностей хранения в свежем виде, недостатка места. Покупали поэтому всегда понемногу, например, одну десятую фунта кофе или масла, одно яйцо, три фунта картофеля и т.п. Основная масса рабочих жила в буквальном смысле слова «из руки в рот» (нем. von der Hand in den Mund leben (букв. «жить из руки в рот») = русскому «едва сводить концы с концами» прим. пер.). Преобладало потребление холодных блюд.
В одной из анкет опрошенные работницы самой тяжёлой домашней работой назвали не приготовление пищи, а стирку белья. «Рациональное ведение хозяйства», как позднее требовали буржуазные женские общества и функционеры рабочего движения, было невозможно. Имел значение недостаток знаний о ведении домашнего хозяйства у многих жён рабочих; после школы они сразу начинали работать, чтобы пополнить семейный бюджет. Чтобы познакомить их с основами домашнего хозяйства, не хватало ни времени, ни подходящих примеров. Только с наступлением нового, ХХ века, повышение реальных доходов и рост потребностей позволили рабочим семьям больше заботиться о питании. (Райнхард Зидер. Социальная история семьи в Западной и Центральной Европе (конец XVIII – XX вв.). М.: изд-во ВЛАДОС, 1997. С.187-188)
Сегодня
«В Канаде проводятся досрочные парламентские выборы, на которых НДП, социал-демократическая партия, должна, согласно опросам, набрать значительное число голосов. Впервые в истории канадской политики у социал-демократической партии есть надежда стать официальной оппозицией. Канада — страна, где экономика и раньше была в значительной степени сырьевой, но за последние несколько лет деиндустриализация здесь проходила быстрее, чем в США и в Великобритании.
Закрываются даже лесопилки, а круглую древесину теперь отправляют на переработку в Китай. Безработица, которая в провинции Онтарио составляет более 8%, а в бедных приморских провинциях достигает 14%, ощущается в Канаде не так остро, как в США. Дело в том, что безработный в Канаде получает государственное пособие, в то время как в Соединённых Штатах пособие — в каждом штате своё: в некоторых штатах выплаты длятся всего две недели. Ну и кроме того, в Канаде все имеют доступ к государственному здравоохранению (обязательное медицинское страхование осуществляется через провинциальное учреждение). Правда, именно со здравоохранением существуют серьёзные проблемы. О приватизации здравоохранения на протяжении более сорока лет политики не могли и говорить. Однако там, где нельзя приватизировать напрямую, всегда можно найти другую форму.
В Гондурасе эта форма называется «муниципализация», когда народное образование объявляется ответственностью не государства, а отдельного муниципалитета. Муниципалитет за школу (больницу, канализацию, водопровод) платить не может — школа и больница хиреют, канализация и водопровод начинают работать с перебоями (то же самое на Украине, в г. Житомире). Вот тут-то и становится очевидно, что без эффективного собственника не обойтись. Куда-то собственник приходит из-за рубежа, где-то им становится городской голова — дела это не меняет: приватизация свершилась сама собой.
Так вот, и в Канаде, этом самом благополучном 51 штате, здравоохранение вплотную подведено к приватизации. Не знаю, как называли проводившие в своё время реформы центристы из Либеральной партии, но ответственность за здравоохранение давно перешла от федерального правительства к провинциальному. Федеральное правительство, конечно, выделяет деньги провинциям. Но денег этих не хватает. В результате приёмные отделения больниц забиты, инфарктники сидят там часами, люди с переломанными ногами ждут по одиннадцать часов; очередь к специалисту такая, что легче всё-таки дойти (не прибегая к услугам «скорой помощи») пешком до приёмного отделения.
Вот на этом фоне страна оказывается расколота: одни говорят, что надо наконец-то разрешить людям самим платить за больницы и врачей. Пусть частные клиники разгрузят государственные. Не надо, говорят, ликвидировать государственную систему. Но частную-то разрешите! Так говорят консерваторы (партия «ПК», Прогрессивные консерваторы). Центристы («Либеральная партия») призывают ничего не менять. Социал-демократы (НДП) призывают направить деньги на поддержку всей системы здравоохранения.
Конечно, Канада не Гондурас, а Россия скорее Гондурас, чем Канада. Но логика знакома и нам. Если продать разом все больницы, школы, музеи, в народе создастся ненужное возмущение. Надо это сделать в два этапа. Сперва можно всё оставить на месте, но слегка изменить правила. Школы пусть будут, но платить учителям станем совсем мало (так уже у нас). Библиотека останется на месте, но её мы переведём на хозрасчёт и туда нельзя будет проносить ручку, бумагу и фотоаппарат (так сейчас в Баку, сообщает Граф Гернийский). Больница пусть стоит, но не станем переводить туда деньги на лекарства.
Канализация и водопровод пусть пока будут государственными, но чинить их не станем, чтобы время от времени выключать воду и дать людям пропитаться зловониями. А обыватель, спустя некоторое время, с омерзением взглянет на развалины государственных зданий, и сам потребует всего частного.
Цель же разрушения социального государства везде одна и та же: увеличить прибыли капиталистов и одновременно создать новые области приложения капитала. Как говорится — объективная необходимость. Так устами людей говорит интерес капитала». via zemleroi
Завтра?
«Вот чего в России нет, так это солидарности трудящихся. Впрочем, и других видов солидарности негусто, общество атомизировано, но уж на месте солидарности трудящихся — прямо-таки чёрная дыра. Сейчас принято обвинять в этом самих трудящихся, что на мой взгляд, столь же глупо (если, конечно, не ангажировано), что и выказывание де Местра «Каждый народ имеет то правительство, которое он заслуживает». Что и высказывание Монтескье «Каждый народ достоин своей участи».
Глупо, потому что отождествлять достоинство или заслугу с существующим положением означает попросту сделать бессмысленными и излишними слова «достоинство» и «заслуга». Если любой защитник чьих бы то ни было прав решит, что его подзащитный достоин своей участи, сам во всём виноват, получил по заслугам, то защита станет противоестественной.
Так ему и надо.
Впрочем, странно обвинять в отсутствии солидарности трудящихся и правящий класс, и его государство — понятно, что им такая солидарность невыгодна.
Я бы воздержался вообще от обвинений кого бы то ни было. Скорее всего, время ещё не пришло. Живём мы в довольно отвратительную эпоху нарастания индивидуализма. Всяк от него страдает, но пока что мера страдания не перешла в осознание «так жить нельзя».
Пока что представляется, что вполне себе можно. У многих есть ещё надежды, что ежели пролезть по головам «неудачников», то можно обрести искомое благополучие, хотя разумеется, никому не хочется, чтобы лезли именно по его голове, сочтя «неудачником». По чьей-нибудь другой, и так думают все.
Осознание того, что рано или поздно пройдут именно по твоей голове, и что чем большему количеству людей будет свойственная сия психология, тем ходить будут чаще, отсутствует.
У многих, у большинства есть надежды, что если жить конформистской частной жизнью, то всё будет в порядке. Нет понимания, что частная жизнь в современном обществе невозможна. Что все сейчас зависят от всех, а островки суверенной стабильности с лица земли постепенно исчезают.
Ещё пока есть надежды, что как-то оно всё само собой когда-нибудь и кем-нибудь образуется и сделается. Возьмёт — и улучшится. Внезапно повезёт.
А те, у кого вышеперечисленные надежды исчезли, предпочитают уезжать.
Туда, где жить хорошо, потому что кто-то другой эту лучшую жизнь уже построил. Все эти иллюзии должны пройти у больших масс населения, прежде чем станет возможным говорить о солидарности. К солидарности в деградировавшем обществе толкает ощущение, что никаких надежд на лучшее нет, что дальше будет только хуже, что сбежать невозможно и что терять уже нечего.
Когда люди перестают надеяться на богов, царей и героев, на государство и законы, и понимают, что опереться можно только на таких же, как и они сами.
Свобода, равенство и братство возникают лишь после исчезновения позиции войны всех против всех или «моя хата — с краю». Но, повторюсь, от чьего-то прекраснодушного мечтания индивидуализм не исчезнет. Должно появиться настроение безысходности и стать всеобщим, овладеть массами.
В том довольно-таки жутковатый смысл коммунистической идеологии: она именно говорит о тех, кому нечего терять, кроме своих цепей. О движении отчаявшихся и потому отчаянных. Тут работает пресловутая «диалектика», если угодно: к позитивному изменению ситуации можно прийти лишь от потери всех надежд на её изменение, когда люди хватаются за соломинку солидарности, даже толком не веря в неё, просто потому, что все прочие пути закончились тупиками.
Впрочем, возможен, конечно, и сценарий тихого умирания, замещения русского народа какими-то иными солидарными народами. Почему нужно думать, что на суицид способен лишь индивидуум. Возможно, и народы могут стремиться к смерти. [вот это мне представляется ошибкой, столь же опасной, как индивидуалистические иллюзии. Невозможно противостоять вымиранию и корыстному давлению тех, кто эксплуатирует индивидуалистические иллюзии, если страдающие от них трудящиеся будут сами делиться по нациям. Тем более что иллюзия национальной общности отлично дополняют и укрепляют иллюзию индивидуального успеха «по головам других», поскольку подсовывают вместо реальной, классовой связи, мнимость. А ведь наши классовые враги, они-то на нации отнюдь не делятся. В.К.]
Но всё-таки хотелось бы думать, что у России и её народа будущее имеется, а потому солидарность трудящихся ещё будет востребована. И первомайский праздник перестанет быть днём дачника и огородника, к чему (вполне естественно) призывает народ правящий класс, а будет выражать то чувство, которое ему и подобает — солидарной решимости в борьбе за свою лучшую жизнь». (via vidjnana)
Post your comments