«Ученье — свет, а неученье — тьма», «Знание — сила»… Эти поговорки были в моих детских книжках, советских книжках. Но они уже давно пропали из обихода в обществе, где не нужны знания, а нужен слепо верующий «патриотизм».
Когда мне было лет шесть, я подошёл к поставленному под соседским домом мотоциклу. Я уже знал что такое мотоцикл. Но я не знал, что у только что поставленных с дороги мотоциклов сильно раскалён радиатор мотора, которого я неосмотрительно коснулся. Боль ожога была резкой и сильной, а главное — я даже не понял, что со мной случилось. Конечно, если бы моё знание о мире на тот момент было больше, я бы этого не сделал — но о горячих радиаторах я узнал только потом, когда мне уже обрабатывали ожог (и хорошо, что было кому его обработать, и те, кто это делал, знали как иметь дело с ожогами).
Наши знания о мире определяют ситуации в которые мы попадаем, они же помогают нам избегать каких-то ситуаций и их последствий. Чем больше знаний, тем большего мы можем достичь, большего количества неприятных ситуаций избежать. На бытовом уровне это понимают и знают все. А на уровне общества? Наши знания об общественных процессах, движениях, разных группах людей не то что оставляют желать лучшего — глядя на ситуации и процессы, в которые мы попадаем, они оставляют желать чего-то совсем другого. Ситуации, которые происходят в обществе, и их последствия не нравятся многим — и раз многие из нас не могут предвидеть, предупредить, избежать этих ситуаций и их разрушительных последствий, следовательно мы не понимаем устройства общества, взаимодействия общественных групп и не можем выстроить правила, которые помогли бы нам в эти ситуации не попадать или создавать другие, желательные для нас ситуации и исходы. Несмотря на многие тома истории человечества, массу исследований, «средств массовой информации», тексты и данные в Интернете, немногие из нас могли сказать в 2013-м году что будет в 2014-м… Многие ли смогут сказать сегодня, в 2015-м, что будет в 2016-м? Куда мы идём и что нас ждёт? Вопросы эти не только не стоят всерьёз, они многими людьми даже не ставятся, как будто исход обязательно должен быть таким, в который они верят или которого ждут — просто от того, что они в это верят. А ведь это возможно уже сейчас — «задавать вопросы идеям» и идеалам, обращая особое внимание на то, что ведёт к свету знаний, помогает узнать как можно большему числу людей как можно больше об окружающем мире и его закономерностях — и что к этому не ведёт.
Мои деды, украинские рабочие, дети украинцев-крестьян — не имели никакого особого образования. Своих детей, моих родителей, они уже отправили учиться в институты. А потом мои родители покупали мне много разных книжек и направляли учиться меня. Чего-то не знаю я, чего-то не знали они — ведь они тоже не предвидели многие из тех ситуаций, в которые попали. Но «общее направление» остаётся тем же — учиться и учиться и учиться. Что узнаю я, — то могу рассказать и другим, родным, друзьям, коллегам и просто читателям. Чему научился сам — тому могу научить кого-то ещё. Кто мне помог чему-то научиться — тех помню. Кто не помог научиться ничему — помню тоже, и по этому списку почему-то вспоминаются первыми реклама, и политики, как украинские, так и западные.
…Мы сидели с ней в пиццерии недалеко от центра Киева, и она сказала: «Знаешь, если бы патриоты были другими, может, я осталась бы патриоткой…». «Скажи, — ответил ей я, — как можно изменять мир, не зная его? Изучают ли мир патриоты? Узнают ли они его? Чему патриоты научились за всё это время, чему и кого научили?» «Ничему», — ответила она с улыбкой, смущённой и понимающей. Она не хуже меня знала, что «патриоты» совершенно равнодушны к познанию мира, науке и образованию вне патриотических ритуалов. «Прошёл год со времени того, что они называют революцией. Чему пришедшие к власти учат? Чему и кого уже научили? Что делают для того, чтобы кто-то чему-то научился?» «Ничему», — ещё раз сказала она. И мы оба знали, что ничего хорошего для будущего в том, что не только не учат, но ещё и делают вид, что учиться не нужно, что можно обойтись «верой в Украину», «преданностью» или «любовью к своему», в этом нет. «Ну, хорошо, а чему научила или учит нас Европа, на которую многие молятся?» — и ответом мне было всё то же «ничему».
Когда-то раньше, когда из-за аварий или стихийных обрывов у нас пропадало электричество, это называлось «не было света». В такие часы мы пользовались свечами, фонариками, даже керосинками. И читали и при них. Мы знали, что пройдёт какое-то время — и электричество вернётся, время «без света» закончится. Но что делать когда «без света», без света знаний остаётся целая страна? И никого, кто мог бы вернуть этой стране свет и просвещение, не видно?
Алексей Колесников
Post your comments